Своенравная архитектура | Сергей Хачатуров, archi.ru, 30.03.2015

Previous Next

В московской галерее А-3 проходит выставка «Код Эстрина». Ее подзаголовок: «Все, что вы хотели знать об архитекторе, но стеснялись спросить». Куратором выставки выступила молодой искусствовед Анастасия Докучаева. Она вместе с Эстриным выбрала для экспонирования в основном графические работы: в разных техниках и разных материалах. И не ошиблась.

В маленьких залах уютной галереи складывается впечатление, что попал внутрь папки с листами архитектурной графики разных эпох. Только их не раскладывают на столе бережно и не дыша, а, отгибая края, с хрустом сыплют листы в стопку, добиваясь движения картинок, как в мультфильме. Анимационный эффект беспокойной, подвижной, своенравной архитектуры на выставке потрясает. Сергей Эстрин замечательный практикующий архитектор, а в графике – подлинный виртуоз. Он может рисовать скерцо и каприччио на чем угодно и чем угодно. Когда смотришь на его башни, мосты, арки, своды, выполненные фломастером, тушью, углем, карандашами, ручкой, сусальным золотом на бумаге, оргстекле, гофрокартоне, крафте, кальке, – то мнится, будто шелестит перед тобой вся история архитектуры, которая ожила и закружилась в страстном танце.

Символично, что выставка «Код Эстрина» проходит почти синхронно с экспозицией в ГМИИ «Бумажная архитектура. Конец истории». На примере Эстрина понимаешь, что тридцатилетие «бумажников» (датой отсчета движения его идеолог Юрий Аввакумов считает 1 августа 1984 года, когда в редакции журнала «Юность» открылась выставка с названием «Бумажная архитектура») это никакой не конец, а время самой зрелости и расцвета. С классиками советских и постсоветских «бумажников» (Бродским, Уткиным, Аввакумовым, Беловым, Филипповым, Зосимовым) Эстрина роднит виртуозность разработки темы, отточенное проектное мышление и пристрастие к постмодернистскому, основанному на цитациях дискурсу. Так, например, сам заголовок и подзаголовок экспозиции уже звенят скрытыми цитатами: к двум модным фильмам, переиначенные названия которых используют «в хвост и в гриву», делая из них узнаваемый дизайнерский бренд. На сущностном уровне постмодернистские коннотации графики Сергея Эстрина убеждают вполне.

Конечно, отлично, что и бумажники в ГМИИ, и Эстрин исторический отсчет своей графической культуры ведут с декораторов барочного театра (Валериани, семейство Бибиена, Гонзага). Их выполненные пером мажорные и минорные скерцо с колоннадами, дворцовыми анфиладами и мрачными подземельями узаконивают жанр «панархитектуры», в котором отметается педантичная классификация на «барокко», «неоклассику», «предромантизм». Государь этой театральной империи, конечно же, Джованни Баттиста Пиранези, с которым у Эстрина самый близкий диалог. В одном, выполненном ручкой, листе 2011 года он даже играет в имитацию (простите за очередную киноцитацию) мглистых по тембру бархатных штрихов пиранезиевских офортов. Пиранези в архитектурной графике, пожалуй, первый до конца заставил поверить, что замысел (инвенция) грандиозной постройки подчас ценнее воплощения, а игра воображения (каприччио) сама по себе цель искусства, без оправдывающих её и оправданных ею средств. Его мало понятый, но высоко ценимый современниками нарисованный и гравированный мир совершенно безапелляционно, властно и могуче узаконил право архитектуры жить по законам всех видов искусств сразу. Не только собственно зодчества, но и музыки, поэзии, лицедейства, киномонтажа (неспроста о Пиранези писал Эйзенштейн). Мир, в котором циклопические конструкции неведомых, ввергающих в благоговейный ужас и трепет зданий – сразу и место действия, и артисты ею же (архитектурой) устроенного фантасмагорического спектакля.

Совсем как Пиранези в новелле князя Владимира Одоевского, Эстрин строит мост сквозь столетия и от XVIII века налаживает прямой контакт с визионером эпохи авангарда Яковом Черниховым, с его графическими каприччио. В своих композициях Чернихов исследовал возможности быть чутким в плане инвенций нового, авангардного формотворчества. Не боясь прослыть эклектиком, Чернихов вдвигал в конструктивистские, индустриальные пространства фрагменты и формы традиционной архитектуры, а темы барочных дворцов встраивал в бесконечные конвейеры, порождающие формы многоэтажных небоскребов. У Сергея Эстрина имеются листы с названиями «Чернихов № 35», «Чернихов № 38». В них он делает легкие эскизы самого авангардного гуру объемными. Выводит ракурсы, проекции и планы, которые превращают эскиз в проработанный проект. Подобные постмодернистские кульбиты амплитудой от Пиранези до Чернихова вовлекают в орбиту формальных метаморфоз многих. Особенно головокружительны скерцо Эстрина на темы архитектурной органики и фантастических городов будущего. Тут уж собеседниками выступают и Георгий Крутиков с его концепцией «летающего города», и Антон Лавинский с городом на рессорах, и Эль Лисицкий с горизонтальными небоскребами, и Александр Лабас с его архитектурной уфологией и инопланетянами.

Графика Сергея Эстрина очень музыкальна. В этом плане он продолжает традицию архитектурных каприччио одного из основателей бумажной архитектуры в СССР, прожившего как Моцарт – 35 лет – Вячеслава Петренко (1947 – 1982). Работы Вячеслава Петренко представлены на выставке в ГМИИ. Их обязательно имеет смысл посмотреть, чтобы понять, в чем основатель архитектурных инвенций на бумаге Петренко и наследник Эстрин схожи, а в чем существенно разнятся. Схожи в том, что архитектура в их графике подобна нотации раскрытых партитур именно Моцарта: легкая, виртуозная, изощренная, танцующая. Различия кроются в концептуальных платформах.

Вячеслав Петренко в своей графике (прежде всего – мегапроекте Центра парусного спорта в Таллинне) утверждал философскую идею пространства-универсума, в котором бы наглядно воплощались различные темы «нанизывания архитектурного объема на силовые линии мира» (формулировка в одной из тетрадей мастера). Подобно многим бумажникам поколения восьмидесятых, Петренко сопровождал каждый лист подробным экспликациями, в которых определял показываемое архитектурное пространство через обращение к разным философским, социальным, художественным ассоциациям. Идеальные константы человеческого бытия были для него главной темой и высшим смыслом.

Сергей Эстрин не сопровождает свою графику словесными комментариями. Его монтаж предполагает не поиск единственно верного решения, а бесконечную вариативность, возможность решать взаимоисключающие пространственно-пластические задачи. Он очень современен. Он вписан в наш бешеный мультимедийный, недекартовский мир, в котором универсальность сменилась поливариантностью и дискретностью. Его графическое творчество с иногда неврастеничной, капризной и своенравной архитектурой напоминает артхаусное кино последних лет. Симптомы предъявлены, а вывод пусть уж делает зритель.